Малознакомый читателям бывшего СССР, но представляющий значительную интеллектуальную фигуру на Западе, Элсуорт Хантингтон (1876-1947) в свое время был авторитетом, равным по популярности Льву Гумилеву в стране Советов. Журнал «Тайм» в 1947 году объявил, что его труд «Истоки цивилизации» (1945) мог уступить лишь Арнольду Тойнби по широте зрения и эрудиции, смелости научной гипотезы и литературной ценности.
В поисках универсальной географии он пытался создать единую картину мирового климата и влияния климатических условий на характер рас и народов; название «теории Хантингтона» получило его учение о взаимовлиянии глобальных изменений климата нa нашей планете с эволюцией человека, ходом истории и сменой цивилизаций.
Во время работы в Йельском университете он возглавлял экспедицию в Палестину, его поздние исследования были связаны с изучением климата Центральной Америки, Мексики и США. Он был президентом Американской ассоциации географов, Экологического общества США, имел награды географических обществ Великобритании, Франции и т.д.
Кочевнические культуры Центральной Азии с самого начала особо привлекали его внимание по причине их исключительно тесной зависимости от климата, определяющей ежедневные ритуалы их жизни, сезонные и исторические миграции этих народов. Кроме того, Центральная Азия является единственным местом в мире, где кочевничество представляет собой постоянный феномен. В книге «Пульс Азии» американский ученый задолго до Гумилева высказал предположение, что смена климатических условий вызвала в свое время крупные миграции монголов, маньчжуров и населения речных долин Азии.
На киргизскую землю Элсуорт Хантингтон впервые ступил в июне 1903 года. Он, по всей видимости, был не первым американцем, посетившим Среднюю Азию, но научная экспедиция института Карнеги, в составе которой он приехал в эти края, была первой научной экспедицией США в Туркестан.
В центрально-азиатском «архиве» Элсуорта Хантингтона можно найти карты Тянь-Шаня, описания физиографии и онтографии кыргызов и, кроме того, прекрасные путевые заметки, из которых мы узнаем о жизни и человеческом характере. Путевые заметки — это всегда краткие зарисовки, эскизы, но они могут рассказать многое не только о наблюдаемом, но и о наблюдателе, и, читая Хантингтона, непременно проникнешься симпатией к его способности видеть географический ландшафт, неотделимым от человеческого присутствия, а человека — движимого высокими и чистыми побуждениями, независимо от тягот его жизни. Он воспринимал людей не как «племена» или «народы», а как «единого человека», черты которого угадывал во встречных, и в этом смысле для него не было незнакомых в мире, и в этом смысле он «знал» Азию.
Т.н. «Тянь-Шанская экспедиция» Хантингтона подробно описана в его научном труде «Горы Туркестана«, опубликованном в Географическом журнале США в 1905 году. Эту экспедицию он возглавлял сам, разрабатывая маршрут и составляя карты. Именно в этом труде он дает наиболее полное описание жизни тянь-шанских кыргызов и рассматривает влияние кочевого фактора на склад их жизни и характера.
Сегодня блог «Туризм в Кыргызстане» предоставляем выдержки из вышеуказанной статьи, которые непосредственно отражают быт и жизнь кыргызов того периода, и которые могут быть интересны читателям. К сведению, книга «Горы Туркестана» ни полностью, ни частично еще не была переведена на русский язык и представлена в Интернет впервые.
Эти случайные встречи на дороге – зачастую самые интересные. Иногда, если какой — либо незнакомец проезжает мимо, мужчины поворачивают коней и сопровождают его верхом в течение часа или двух, чтобы выказать ему уважение и узнать новости.
…Однажды, когда я пересекал ледник Джукучак к югу от Иссык -Куля, пятеро мужчин появились передо мной на льду, один ехал на воле, другой — на быке, трое — на лошадях с нагруженным верблюдом в поводу. Все пятеро незнакомцев сошли с оступающихся и скользящих на льду животных и, шагая по коварной ледовой поверхности, серьезно, не улыбаясь, обменялись со мной рукопожатием.
…Они (кыргызы) очень вежливые и дружелюбные люди. Когда бы гость ни садился на лошадь, хозяин спешит помочь ему, подхватывая его под плечо и подталкивая наверх. Если случается, что гость — иностранец, а они обычно желают остаться одни в юрте, семья часто уходит или, точнее, разрешает унести свою юрту. Это странное зрелище, когда юрту поднимает дюжина мужчин и женщин, поддерживая решетку внутри, сами оставаясь невидимыми, за исключением ног, несут жукообразную палатку через зеленую лужайку на новое место. Оставшаяся домашняя утварь лежит на старом месте, и семье приходится искать другое жилище, но за такую услугу более состоятельные семьи не берут плату.
…Другой обычай гостеприимства — прямой результат кочевой жизни и изобилия животных. Выйдя на главное Тянь — Шанское плато, я обнаружил, что свежие лошади доставлялись для меня, моих людей и даже моего багажа каждый день. Сначала я понял из разговора слуг, что наши лошади устали и нуждаются в отдыхе, и это было действительно так, но когда предложил плату за найм дополнительных лошадей, я понял свою ошибку. Оказалось, что в этих местах предполагается, что путешественник вернется тем же самым маршрутом, каким он уезжал из дома. В первый день он едет на своей лошади, а ночью оставляет ее для выпаса с лошадьми хозяина. Уезжая утром, он не берет свою лошадь, но ему поставляют свежую лошадь хозяина. Эту он снова оставляет на ночь, и так день за днем. На обратном пути он забирает на каждом месте ту лошадь, которую здесь прежде оставил, и возвращает ее хозяину.
На практике это выглядит не так просто. В нашем случае мы снаряжали от шести до десяти лошадей, принадлежавших разным людям в лагере, где мы останавливались на ночь. К концу дневного перехода или иногда в середине дня мы передавали животных одному или двум мужчинам, которые шли с нами за тем, чтобы потом отвести лошадей назад. За все это люди не брали никакой платы, хотя она им часто предлагалась. Так свободно один человек пользуется лошадьми другого. Нередко, когда мы встречали новое стадо, кто-нибудь говорил: «Моя лошадь плоха» и отправлялся ловить другую веревкой, привязанной, словно леска к удочке, к концу палки. Я не знаю, насколько общим является этот обычай, но во время нашего пути смена лошадей играла столь важную роль, что избитой фразой вместо слов о погоде была: «Как твое «животное» сегодня? Как шагает?»
Кочевой образ жизни заставляет кыргызов быть способными выносить голод, жажду и усталость, которые неизбежно сопровождают в долгих поездках в поисках заблудившихся животных. У них нет страха перед бушующими водными переправами или скользкими перевалами, и они презирают городского жителя, который воздержится от перехода через реку, если его лошадь может потерять опору и будет смыта потоком. В этих тяжелых испытаниях кыргыз учится уверенности в себе, а его частые встречи с незнакомыми людьми при всякого рода обстоятельствах придают ему чувство постоянной готовности и самообладания. Разговор кыргыза полон воспоминаниями о дорогах и странствиях.
…Кочевникам острота зрения необходима для того, чтобы разглядеть скот или поселения с большого расстояния. Я с изумлением услышал, как мой проводник сказал: «Видите тех животных у подножия горы? Это китайские животные — яки». Я не сразу обнаружил их: маленькие черные точки так далеки от нас, что даже при помощи сильного бинокля я едва мог отличить их от обычного скота…
Имея в виду вышесказанное, не захожу ли я слишком далеко, утверждая, что свобода, сердечность и любовь, проявляемые кыргызами в их отношении друг к другу, являются, по крайней мере, частично географическим фактом, результатом взаимоотношений человека с окружающей его природой? В Карагетине я имел возможность поближе узнать жизнь кыргызской семьи. В деревне Кичи-Карамык, я наблюдал за деревенским жителем, изготовлявшим грубые сани, которые полу земледельческие кыргызы используют для перевозки зерна и сена и которые они называют «арба», или повозка.
Конечно, мне захотелось сфотографировать это, и я попросил своего помощника Шерифа сказать плотнику, чтобы тот сел немного подальше, на свет. Шериф по непонятной мне причине ответил, что это невозможно, тогда другой помощник поставил человека на нужное место, и я сделал фотографию, не задавая вопросов. Плотник оказался братом Шерифа, которого он не видел около семи лет. Из вежливости братья стояли молча, пока я делал снимок, а затем обняли друг друга, как борцы перед поединком, повторяя часто и скороговоркой: «Саламат, саламат, саламат!» (мир тебе, мир тебе, мир тебе).
Позже я видел, как Шериф встретил другого брата, старшего из девяти, и старшую сестру, которая заменила ему мать. Седобородый мужчина, лет на двадцать старше Шерифа, буквально упал на грудь брата и плакал. История о блудном сыне выглядела бы здесь очень убедительно. Тем временем сестра с заплаканными глазами стояла молча, пока не пришел ее черед. Обняв брата, она громко зарыдала и затем, все еще продолжая льнуть к нему, стала причитать благодарственную песнь. Так было на протяжении нескольких минут: сначала — плач, а затем — песня. Чувствуя себя не на месте, я вышел из кибитки и сел на полу. Ко мне подошел полнощекий мальчишка с чумазым лицом и в одной рваной рубашонке. Смутная идея овладела им, что пришел некто, кого он должен приветствовать, и с очаровательной дружеской улыбкой он подошел и обнял меня своими пухлыми ручонками.
Игры, как и труд кыргызов, обусловлены теми же самыми физиографическими условиями, которые порождают кочевой образ жизни. Лошади и верховая езда составляют главную идею народа, а их самая запоминающаяся игра — «багай».
…Я видел эту интересную игру в Алайской долине. Когда мы спустились с холма на ровную долину, толпа всадников в отдалении казалась неподвижной, пока один или двое не отделились от нее, и все пятьдесят или шестьдесят устремились за ними. Видимо, они преследовали лидера, а лидер постоянно менялся. Приблизившись, мы увидели двух галопирующих всадников, которые, проносясь мимо нас, боролись за большой черный предмет. Это была туша черного теленка. Три или четыре человека, скакавшие за лидером, пытались поднять ее. Двое схватились за тушу, двадцать или тридцать других окружили их, и все пытались схватить теленка и умчаться с ним…
После полудюжины попыток один дерзкий всадник схватил приз и поскакал через террасы вниз по склону высотой футов 100, такому крутому, что и пеший не мог бы взобраться по нему не петляя. У подножия смельчак, теснимый своими преследователями, легким галопом пересек широкий рукав реки и помчался поперек равнины, стараясь по пути снять шкуру с теленка, так как тот, кто похищает шкуру, выигрывает «багай».
…Поводом для «багая» могут быть свадьба, рождение сына, установка новой кибитки и смерть. Каким бы ни было происхождение игры, это замечательное упражнение в верховой езде.
Среди кочевников дело обстоит иначе, и это характерно не только для одной из мусульманских стран, но, насколько мне известно, для всех стран, независимо от расы.
Женщины не закрывают лица и имеют сильное влияние на дела общины. Сила их характера заметна даже по тому, что когда тюркская женщина выходит замуж за перса или курдская женщина — за тюрка, жена из кочевого рода, как говорят, обычно управляет гаремом и часто — целым домом.
…Женщина — кочевница должна работать на людях и не станет мучить себя неудобными покрывалами, особенно когда ее руки заняты доением скота. В то время как кыргызская женщина очень заботится о своем головном уборе, она не скрывает лицо. Она привыкла принимать незнакомых людей — будь то мужчины или женщины, и делает это скромно, но без робости. Она в самом деле оказывается прекрасной хозяйкой. Ее свобода многое дает в моральном и умственном плане, возвышая ее над менее удачливыми деревенскими, некочевыми сестрами.
Другая сторона кочевой жизни ведет к укреплению характера женщин. Они обязаны полагаться в большей или меньшей степени на самих себя и временами проявлять инициативу.
При уходе за стадами часто случается, что мужчины находятся далеко от дома в течение целого дня, и в определенные периоды, когда приходит время косить травы в долинах, многие из них отсутствуют по нескольку дней. В такое время ответственность за все ложится на женщин. Я был в поселке из семи-восьми палаток, где не осталось никого, кроме нескольких девочек и одной-двух старых женщин. Маленькие девочки, что вполне естественно, боялись нас, но юная жена главного мужчины, хорошенькая девушка 16 лет, занимала нас, и к тому времени, как ее муж и другие мужчины вернулись с работы, ужин был приготовлен и для них, и для нас.
Закрытая покрывалом некыргызская женщина на ее месте просто бы вскрикнула и кинулась прочь при нашем приближении.
Кроме всего, мужчины, занятые лошадьми и крупными животными оставляет женщинам уход за овцами, когда стада пригоняют вечером домой. И, наконец, обязанностью жены являются снятие кибитки и установка ее на новом месте, пока мужчины заботятся о скоте. Все эти различия между женщинами Тянь -Шаня и женщинами деревень являются результатом кочевничества, которое помогает кыргызской женщине стать более сильной, способной и уверенной в себе, а значит, и лучшей, более любящей матерью.